| Глава 3.3 Возобновление Запорожского казачества за Бугом.
«Поставляя по званию моему непременным себе долгом пещись о доставлении всего возможного блага всемилостивейше вверенному мне войску верных казаков черноморских, – говорит Потемкин в своем обращении к войску от 1 марта 1790 года, – я, великий гетман, представил или, точнее, сообщил Екатерине о необходимости дать землю Черноморскому войску для поселения на самом месте театра военных действий между Днестром и Бугом».А ордером от 19 апреля 1790 года Потемкин известил войско, что, кроме указанных мест для поселения, «определяются» земли для Черноморского войска еще на Кинбургской стороне, за выключением помещичьих, и Еникальского округа с Таманью, «на которой, – говорит гетман, – отданные мне места с рыбными ловлями, самыми изобильными, любя войско, навсегда оному дарую». Это распоряжение командующего армией сразу упрочивало будущее Черноморского войска. Казаки не заставили себя ждать, и свободная от службы часть их дружно взялась за дело немедленного заселения назначенных Потемкиным для войска земель. Тогда же был основан и Кош, или резиденция войска, в селении Слободзее.
С октября 1790 года русская армия, а с ней и черноморские казаки, вышла из бездействия. Решено было снова начать наступление против турок. К этому времени явился в армию и лучший авторитет в военном деле – Суворов, которого, однако, Потемкин старался всячески игнорировать. Предполагалось, по плану Потемкина, взять прежде всего сильную на Дунае крепость Измаил. Суворов же находил необходимым сначала овладеть ключом со стороны моря к Дунаю – его устьем, для чего требовалось взять важнейшие пункты, защищавшие эти места, – крепость Килию и замок Тульчу. Совет великого полководца был настолько ясен и практичен, что даже сам высокоповелительный генерал-фельдмаршал и главнокомандующий князь Потемкин подчинился ему. Согласно этому новому плану, казачья флотилия под командой войскового судьи Головатого прошла из Днепровских лиманов Черным морем в Дунай и соединилась здесь с гребной флотилией генерала де Рибаса. Последний приказал казакам занять устье реки Килии, и казаки, с Головатым во главе, 23 октября вошли в устье Килии и придвинулись к самым стенам крепости. При содействии черноморской флотилии русскими войсками взяты были крепость Килия и два замка – Тульча и Исакча, охранявшие вход в Сулинский рукав Дуная. В то же время конный полк черноморских казаков расположен был для охраны соединительной линии между русской гребной флотилией у Сулинского рукава и войсками, расположенными под командой графа Гудовича на острове у Старой Килии. Казакам всегда отводилось место на передовых позициях. С открытием входа в Дунай сильнейшая по тому времени крепость Измаил стала доступной для русского флота. Предстояло взять эту крепость, и в истории взятия Измаила русскими войсками сохранились любопытные подробности, характеризующие роли действовавших лиц. Во главе армии стоял Потемкин. В роли «высокоповелительного», как титуловался он часто в официальных бумагах, главнокомандующего Потемкин с буквальной точностью как бы старался оправдать данный ему витиеватый титул, – с высоты своего положения он именно только «повелевал». Во-первых, приказал генералу де Рибасу истребить турецкий флот, находившийся под Измаилом, а во-вторых, опять-таки, приказал Суворову взять крепость Измаил. Приказания были исполнены, но, разумеется, только потому, что исполнителями явились такие лица, как Суворов, де Рибас, Головатый и др. Вот как в действительности происходило дело. Русская флотилия, находившаяся под командой де Рибаса, была разделена на две части: с одной частью судов де Рибас расположился выше Измаила, а другая часть, состоявшая из казачьих лодок, под командой Головатого, заняла места ниже крепости. 19 ноября де Рибас занял лежавший вблизи Измаила остров Читал и заложил на нем, под прикрытием обеих частей русского флота, при усиленном обстреливании турок из Измаила, батареи. В течение ночи к утру 20 ноября были возведены и окончены батареи, из которых и началась бомбардировка Измаила, поддержанная обеими частями флота. В то же время русские моряки подошли со своими баркасами вплотную к турецким судам, расположенным у каменного бастиона, и бросились в атаку. Смятые турки оставили и свои суда и бастион, причем семь судов было сожжено, а 18‑пушечный корабль взорван был на воздух. На другую часть турецкого флота напал с черноморцами Головатый, пройдя предварительно линию усиленного турецкого огня. Казаки нанесли здесь полное поражение туркам и потопили около 90 турецких судов. Так был разбит турецкий флот. Оставалось взять Измаил. Имя Суворова ручалось за успех дела. Войска были уверены в победе. 9 декабря Суворов отдал один из знаменитых своих приказов по войскам: «сегодня молиться, завтра – учить войска, послезавтра – победа либо славная смерть». 1 декаб-ря начался штурм Измаила, окончившийся падением этой крепости. Наступление на крепость велось с двух сторон. Со стороны Дуная атаку вел с черноморцами генерал де Рибас, а с суши сам Суворов. После упорного боя русские овладели Измаилом. Дорого, однако, досталась черноморцам эта победа. В одной из наступавших колонн были почти поголовно изрублены черноморцы турками и татарами под командой Каплан-Гирея, брата Крымского хана. Этим актом и закончена, собственно, была кампания 1790 года. Взятие Измаила ознаменовано было целым дождем наград. Конечно, высокоповелительный главнокомандующий принял на свой счет выполнение изданных им приказаний и постарался геройские подвиги талантливых людей и скромные дела серой массы рядового воинства как свое дело обставить обилием наград в виде чинов и орденов. При этом удобном случае не забыты были и казаки Черноморского войска: кошевой Чепига, судья Головатый, войсковой есаул Сутыка и писарь Котляревский получили ордена, 500 казачьих офицеров были повышены в чинах, а всем нижним чинам были розданы особые знаки, с одной стороны, с вензелем Екатерины, а с другой – с надписью: «За отличную храбрость при взятии Измаила декабря 11‑го 1790 года». Казачьи старшины заражены уже были страстью к чиновным наградам.
В 1791 году черноморские казаки исполняли исключительно сторожевую, разведочную, пограничную, и вообще разъездную службу. Участия в значительных движениях армии казачье войско не принимало, да и вообще крупных военных дел в этом году не было. Поэтому как конная, так и пешая казачьи части то и дело дробились на мелкие отряды, команды и партии и направлялись с места на место, туда, где требовались быстрота, сметка, ловкость и другие качества казака-разведчика. Так, расположенная на зимовку у Старой Килии казачья флотилия направлена была по распоряжению Кутузова Дунаем к Галацу для соединения с эскадрой де Рибаса. Туда же, в войска генерал-аншефа князя Репнина, были двинуты казачья конница и обоз под начальством кошевого Чепиги. При взятии у неприятеля острова вблизи Браилова участвовало два казачьих полка. Перевозка войск через Дунай на этот остров производилась казачьей флотилией, и когда турки направили свои суда против казачьей флотилии, чтобы воспрепятствовать переправе, то казаки вступили в бой и заставили уйти турецкие суда. 31 марта две тысячи пеших черноморских казаков участвовали во взятии оного из придунайских турецких укреплений, потерявши 6 человек убитыми и 16 ранеными. В то же время Кутузов отправил девять вооруженных казачьих лодок в Галац, десять для сторожевой службы в килийский рукав Дуная, две лодки к острову Читалу, а остальные шесть лодок прибыли потом также в Галац. Точно так же конные казаки были распределены частями по различным местам и пунктам. Две тысячи человек находилось на Дунайском острове, 500 было расположено ниже Галаца на пикетах, разъездах, у перевоза и пр.; два казачьих полка наблюдали за неприятелем против Тульчи, остальные казаки были при обозе. Таким образом, по самому ходу военных действий черноморцы были поставлены в условия мелких стычек и борьбы с неприятелем. При этом казакам приходилось сталкиваться не только с турками, но и со своими братьями казаками, бежавшими в Турцию. В одном случае черноморцы поехали в гости к турецким запорожцам за Дунай, но угощение, видимо, так понравилось им, что части казаков совсем осталась за Дунаем. В другом случае на сотника с казаками, причалившими к одному из островов на Дунае для ночлега, напали турецкие запорожцы, причем убили одного казака, трех ранили, девять взяли в плен, захвативши их на лодке с пушкой. Только часть казаков с сотником успела уйти и скрыться в камышах. В третьем случае, когда кошевой Чепига по приказанию Кутузова вступил 5 июня в сражение с передовыми частями турецкой армии, черноморец Павел Помело нечаянно столкнулся со своим родным братом, запорожцем из Турции. Последний, узнавши родного брата, предупредил его, что турки хотели вовлечь черноморцев в засаду, и указал место, где скрывался хан с татарами и некрасовскими казаками, и другое место, где поджидали также татары, чтобы напасть на русских с тыла. Благодаря этим предостережениям черноморцы не дались в обман. Впрочем, дело приняло потом такой оборот, что Чепига с казаками напал на самого хана, который едва успел спастись бегством за речку, подальше от русских и ближе к турецким войскам. Стычкой этой, однако, не кончилось дело. После поражения казаками татар, с ханом во главе, начали отступать и турецкие войска. Тогда Кутузов приказал Чепиге с казаками атаковать и турок. И в этом случае казаки остались победителями. Турки были рассеяны, и казаки захватили у них три пушки, шесть пленников и тяжелый турецкий обоз. 6 июня казаки участвовали вместе с другими частями под командой Чепиги и полковника де Рибаса в разорении города Бабадага, магазинов и ближайших селений. Наконец последний раз черноморские казаки со своим кошевым атаманом участвовали в поражении русской армией князя Репнина турецких войск под Мачином.
Скоро потом был заключен мир с Турцией, а до сих пор казаки несли кордонную службу по линии от устья р. Прута до Галац и отсюда до нижнего Чуленца. В ноябре месяце пехота на лодках с Головатым стала на зимние квартиры в Фальче и Галаце, а конница с Чепигой разместилась по селениям своего же Черноморского войска на Очаковской степи по левую сторону Днестра. Но прежде, чем это произошло, 5 октября 1791 года неожиданно для всех умер великий гетман князь Потемкин-Таврический. Так окончилось участие Черноморского войска в войне русской армии с турками. Общий перечень фактов, характеризующих это участие, подтверждает, что расчеты правительства на местное казачество, как на необходимую и выгодную часть специального войска для армии, вполне оправдались. Казаки, может быть, дали несравненно больше того, сколько ожидалось. Их передовая разведочная служба гарантировала, с одной стороны, спокойное и регулярное течение дел в армии, а с другой – держала в курсе предводителей армии относительно сил и расположения их противника. Если прибавить к этому, что непосредственное участие казаков в важнейших сражениях имело или решающее значение, или характер своевременно поданной помощи, то, конечно, черноморские казаки вправе были сказать: «Мы заслужили себе имя и землю; дайте нам места для поселений, чтобы мы могли сорганизо-ваться в гражданскую общину». Так оно и произошло на самом деле. Можно положительно сказать, что война подсказала русскому правительству нужду в казаках, а народ и старые сечевики продиктовали ему тот путь, которым шло формирование нового казачьего войска. Гордый и самовластный Потемкин не избежал в этом отношении роли школьника, которому диктовал свои требования народ и которые, разумеется, он коверкал и портил при своей бесконтрольности и княжеских замашках.
В самом деле, несмотря на могущество всесильного Потемкина, положение черноморцев за Бугом отличалось крайней неопределенностью. Не было ни надлежаще устроенного управления, ни заранее заведенных порядков, ни обеспечения населения землями. Черноморцы были во всем стеснены, и это стеснение прежде всего отражалось на формировании войска. 16 октября 1788 года войсковой атаман Чепига в прошении к князю Потемкину образно выразился: «Безгласный род войска верных казаков вопит о порабощении господами помещиками их жен и детей». Порабощение это выразилось со стороны помещиков во всевозможных насилиях и издевательствах над казачьим населением. Так, 26 апреля 1789 года подпоручик Яновский донес войсковому судье Головатому, что, исполняя его поручения, пригласил было более 700 охотников, но дворянами заседатель новомосковского земского суда прапорщик Линев, спросивши Яновского, почему он вызывает охотников в войско, заявил ему, что наместник Коховской прислал поручика Туровского для представления его к наместнику. Сам Яновский настаивал на этом, но Линев вместо того собрал записавшихся на службу казаков, нанял музыкантов, велел им играть и, пустившись в пляску с Туровским, приказал плясать вместе с ними и казакам. Затем он отобрал у Яновского саблю, усадил его на подводу и отправил будто бы к наместнику. «Вот видите, – говорил он казакам, – что над Яновским сделано, то будет самое и вам, если пойдете в черноморцы». В действительности, Яновский вместо наместника попал к екатеринославскому городничему Шостаку под присмотр, который и освободил его. Новомосковский исправник капитан Зеленский, по сообщению Яновского, арестовал и неизвестно куда за караулом отправил прапорщика Белого, старшину Грекова и казака Салотовку, а записавшихся в Черноморское войско казаков и всех, «кто только подбрился под чуприну», велел сотским ловить. Исправник Зеленский также воротил из сотни более половины казаков, отправившихся уже было в поход, «держал их запертыми в тюрьме и в других людских пустых каморах и избах двое суток, а потом престарелых налочьем в одной рубашке, а прочих, раздевши голых, батожьем беспощадно наказывал». Сообщая обо всех этих фактах графу Голенищеву-Кутузову, войсковой Кош указывал на то обстоятельство, что чинимые местными властями насилия не только разоряли население, но и мешали Кошу исполнить волю государыни о формировании войска. Затем не было ни подлежащего управления, ни таких представителей его, которые могли бы защитить население от издевательств и насилий, о которых упомянуто выше. По традиции, без всякого обеспечения законом, в войске были войсковой атаман, судья и писарь, но в действия этих лиц вкрались уже такие приемы, которые были совершенно чужды истинно демократическому правлению запорожского казачества. Так, избранный войсковым писарем Подлесецкий был удален войском за плохое ведение дела, за издевательство над казаками, за подлог и взятки, так как Подлесецкий заменил список казаков, представленных к награде, списком лиц, совсем не бывших на службе. Среди низших властей царили самые грубые нравы. 30 августа 1789 года атаман куреня Дядьковского Бойко привез ордер кошевого полковнику Давиду Белому и, не заставши его, передал полковому писарю, прапорщику Семену Бурносу, требуя от него прочтения ордера. Когда же Бурнос отказался читать без ведома полковника ордер, то Бойко «поднял самовольный бунт, вытащил Бурноса из палатки и бил его, сколько ему было угодно». Интереснее всего, что тот же полковник Давид Белый в рапорте от 30 апреля 1790 года охарактеризовал своего писаря Семена Бурноса как ужасного забияку и драчуна. По словам полковника, Бурнос напился пьян в Олеништах и начал отнимать у хорунжего молдаванина, которого он сопровождал. Когда же присутствующий при этом казачий есаул пытался не дать молдаванина, то Бурнос «три раза заихав есаула кулаком». За есаула вступился хорунжий, но на хорунжем «он всю палку побив». Его, полковника, писарь не слушался, не хотел писать бумаг и советовал нанять для того солдата. Белый жаловался, что он может только ругать писаря и не в силах его побить. Бурнос «выкликал даже его на поединок на шабли», а при проезде в Белград он избил капитана ружьем, которое отнял у купцов. Так вели себя представители администрации. Суда, в собственном смысле этого слова, не было. Судьями были те же управители, администраторы, не руководившиеся законами; в лучших случаях они придерживались обычая, а чаще всего действовали по произволу. В 1789 году 24 августа сходка атаманов со старшинами постановила наказать войскового хорунжего Степана Кошмана киями, посадивши его на хлеб и на воду в течение месяца за напрасное опорочение казака Алексея Белого и за кражу у того же Белого сорочки. В январе 1790 года полковник Савва Белый наказал телесно старшину своей команды Ивана Огиенко за воровство 5 рублей, отобрал у него ордер на старшинство и отослал в курень Каневский, заменивши его другим старшиной. Вообще в ту пору решения суда сводились к наказанию киями, но бывали более мягкие наказания, считавшиеся, однако, позорными, как например, исключение из войска. В декабре 1789 года войсковой Кош особым ордером постановил исключить из войска, или, как сказано в ордере, «выслать из войска на собственное пропитание» полкового хорунжего прапорщика Андрея Белого за воровство, передержательство и «непозволительное шатание». Ордер этот был разослан всем властям с предупреждением, чтобы Белого не только нигде не принимали в войско, но чтобы и все честные люди не имели с ним никаких сношений. Тяжелые экономические условия и имущественная необеспеченность казачьего населения, естественно, могли порождать преступления. Из официальных документов видно, что в то время широко были распространены убийства, грабежи и воровство. В декабре 1789 года генерал Кречетников писал Головатому, что обнаружен был грабеж черноморских казаков. У трех погонщиков, доставлявших казенный провиант, грабители отбили 6 волов и отняли 7 рублей денег. Кречетников требовал розыскания виновных. В июле того же года полковник Малый доносил Головатому, что он с командой не обнаружил нигде воров и грабителей. В январе 1790 года по распоряжению Головатого за «грабительство» был наказал жестоко киями казак куреня Ирклиевского Яким Товчепига. Полковник Поршня доносил по начальству, что за грабежи и воровство он наказывал виновных казаков жестоко киями. Нередко казаки грабили по нужде. В феврале 1790 года казаки Яков Лелека с 8‑ю товарищами залегли по дороге из Бендер на Балту в камышах, «чтобы заменить свое худое одеяние и обувь на лучшие». Когда на третий день вечером по дороге показались еврей Лейба Евшимович и три ехавших с ним мужика, то грабители взяли у них три свиты, 6 шуб, обменяли 5 пар сапог на свои старые и взяли 14 гусей и 2 р. 5 коп. деньгами. Пойманные властями казаки по распоряжению Кречетникова были отправлены в войско, где и были наказаны за таковое их бездельничество в страх прочим определением в курени по-прежнему на службу. Свое начальство, по-видимому, сквозь пальцы смотрело на такие поступки. Иногда грабежи совершались под влиянием слухов о том, что правительство позволяло грабить евреев и поляков. Так, 9 казаков куреня Нижестеблиевского, ограбившие польского шляхтича, показали, «что они это сделали не с умысла», а слыхали в Очакове «публикацию» о позволении грабить высланных евреев и поляков. Грабежи были настолько распространены, что власти считали необходимым возложить ответственность за них на целые общества. В июле 1789 года все куренные атаманы войска дали подписку Кошу в том, что если обнаружена будет утайка грабителей и воров, то они добровольно подвергают себя штрафу и телесному наказанию. Из другого дела видно, что за грабежи, произведенные казаками, куренные атаманы обязаны были выдавать в пользу потерпевших стоимость награбленного имущества. Иногда куренные атаманы просто вступали в меновые сделки с потерпевшими. Так было с двумя потерпевшими евреями, которые в прошении Кошу заявили, что «гласяща труба Моисея пророка склонила их» уступить атаманам 143 р., так как остальные 250 руб. куренные атаманы обязались уплатить. Надо полагать, что дело было решено не гласящей трубой Моисея, а просто давлением на евреев атаманов и казачества. В оправдание казачества, кроме отмеченных выше причин, можно указать на то обстоятельство, что исторически сложившиеся отношения к соседям – татарам, туркам и полякам – тесно были связаны с военными грабежами и реквизициями. Казаки, как и их противники, находили в порядке вещей увод пленников и захват скота и имущества у побежденной стороны. На этой почве развилось, между прочим, и гайдамачество. Судья Головатый оставил в бумагах 2 интересных факта. В ордере полковнику Давиду Белому он упоминает, как казаки захватили одну лодку отпущенных русскими из Килии турок, убили и изранили несколько человек, а самую лодку с женами и их детьми и имуществом увезли с собой неведомо куда. Очевидно, казаки, в силу традиций, считали такой способ грабежа по меньшей мере полудозволенным. А 23‑го марта Головатый донес Чепиге, что партия казаков из шести человек, отлучившись от работ, при постройке судов ограбила польское местечко Егорлык. В этом случае грабеж напоминает собой деяния гайдамаков.
Оглавление Продолжение | |
