| – Смотри, Прасковья, не отставай. Отстанешь – пропадёшь, да береги глаза от колючек и случайных веток, – так мой брат Григорий постоянно заботился обо мне, боясь потерять меня в этой страшной, неведомой глуши. Да и путь наш был не лёгким – постоянно ориентировались по солнцу. Через час утомительного пути мы, наконец, оказались на краю небольшой лесной опушки, увидев сквозь прогалины редеющих деревьев несколько низеньких белеющих хат. Было видно, что этих жителей миновала горькая участь прежнего хутора. Надо признаться, мы были бы рады встрече с хуторянами, но сейчас нас могла подстерегать вполне реальная опасность – встреча с врагом. Но не было слышно людского говора, не было обычного лая дворовых собак, и мы, тщательно соблюдая осторожность, молча двинулись к белеющим хатам одинокого хутора.
Повсюду здесь чувствовалась завидная вольность, как в расположении жилья, так и в остальных хозяйственных постройках, тут и там разбросанных средь густого, разросшегося сада. Хочу напомнить, что этот счастливый хуторок по воле Бога война обошла стороной. Осторожно стучимся в первое подслеповатое оконце крайней хаты – ответа нет! Немного постояв в ожидании, идём к другой – та же картина.
– Слушай, Гриша, может быть, здесь никого и нет? – с сомнением спросила я.
– Подожди, Прасковья, давай-ка лучше всё обойдём основательно. Всякое бывает!
Мы вновь с осторожностью молча двинулись вперёд, кое-где с трудом продираясь сквозь густую колючую поросль дикой груши и сливянки, тщательно наблюдая возможные признаки какой-либо жизни в этом захолустном лесном уголке. Вдруг, шедший впереди Григорий, громко воскликнул:
– Смотри, позади вон той маленькой хатёнки, что возле оврага, полощется на ветру не иначе, как выстиранное полотенце!
В самом деле, с трудом пробравшись сквозь разросшиеся фруктовые деревья, мы неожиданно очутились возле небольшого, обихоженного саманного домика.
Чувствовалось, что здесь можно смело постучать в полуоткрытую дверь этого лесного теремка. Мы решительно взялись было за это дело, но на наше счастье в сумрачном проёме низенькой двери вдруг появилась сама хозяйка. Невысокая, худощавая старушка, со сгорбленной фигурой с суковатой палкой в правой руке, по всей видимости, служившей ей костылём. Было заметно, что в жизни ей пришлось нелегко, но живой блеск в её глазах говорил о том, что она способна ещё на многое. Хозяйка с любопытством осмотрела нас с ног до головы и остановила свой подозрительный взгляд на моём брате Григории:
– Чувствую, что кто-то шарахается за стеной моей хаты. Думаю – ну кто же это может быть? Не иначе какие-нибудь лихие люди, заблудившиеся в лесу. Вон какое сейчас время-то. – Затем, ещё раз посмотрев на нас, уже спокойно произнесла. – На пороге правды нет, заходите в дом, там уж и поговорим. Всё-таки сентябрь месяц, не совсем-то и жарко на улице, да и ветрено.
С этими словами она повела нас в свои «хоромы». Надо сказать, здесь было чисто и уютно. В дальнем углу, вверху находились Божьи образа. На правой стороне сиротливо висели уже давно остановившиеся старинные ходики, под ними несколько старинных фотографий в потемневших рамках – не иначе как её родня. На левой же стороне хаты висела какая-то неразборчивая, закопчённая картина – не то лесной пейзаж, не то какие-то камыши вдоль лесного озера. В общем, всё было здесь крайне скромно. Узкие деревянные лавки вдоль стен завершались широким выскобленным дощатым столом. Вот и вся небогатая обстановка нашей случайной знакомой, неприметно живущей в этих лесных чащобах.
Наша хозяйка порою поглядывая на нас, не спеша взялась собирать что-то на свой стол, говоря:
– Не обессудьте, мои касатики, чего уж Бог послал. Ведь живём-то не в городе, - с этими словами она то выходила, то вновь приносила на стол свои нехитрые соленья и заготовки. Мы чувствовали себя крайне неудобно за её столь душевную сердечность, ибо мы с Григорием не могли ничем помочь этой сердобольной хозяйке во встречном, благородном гостеприимстве – наши заплечные котомки практически были пусты, за исключением полдюжины головок репчатого лука, соли, да с полфунта ржаных сухарей. Надо сказать, что и это в то суровое голодное время могло что-то значить на этом случайном торжестве.
Нам крайне не хотелось терять драгоценного времени, но, попав в столь необычное положение, мы были вынуждены отнестись ко всему этому с пониманием. Чувствовалось, что наша хозяйка была в долгом одиночестве, и ей очень хотелось пообщаться с живыми людьми.
Но как-то получилось так, что в своём любопытстве, мы первые начали свой разговор, осторожно обратившись к ней:
– Как же Вы в столь тревожное время в своём хуторе остались совершенно одни?
Наша собеседница, слегка отодвинув от себя свою старенькую деревянную миску, и, взглянув куда-то вдаль, тихо произнесла:
– Если можно, то я начну об этом немного издалека. Во-первых, зовите меня Матрёной Игнатьевной, а попроще – бабушкой, фамилия моя Коростылёва. Мы ведь не совсем здешние, мы из Старотиторовских сторон. Я своего отца так и не видела. Его – Игната Матвеевича Коростылёва угнали на Германскую, через год на него пришла похоронка. Так и не стало нашего единственного кормильца и мы одни с матерью решили податься в эти края, осев наконец в небольшом хуторе Нижняя Гостагайка. Вскоре после тяжёлой болезни умерла и моя мать – так я осталась одна.
Видим, что Матрёне Игнатьевне тяжело. Она слегка выровнялась, смахнув слёзы, и вновь продолжила свой нелёгкий житейский рассказ:
– С замужеством у меня так и не получилось – кому нужна сирота? Вот и прижила сына Виктора, взяв на себя грех.
Шли годы. Сын мой, наконец, женился на соседней девушке Анне Филипповне из хутора Малый Чекон, и мы, чтобы не слышать соседние пересуды, решили податься сюда, на этот давно брошенный хутор. Да, на первых порах нам было трудно, но с годами мы немного выправились. – Она слегка вздохнула, как бы набираясь новых сил и вновь, словно ручей, потёк её неторопливый рассказ. – Всё было бы ничего, да пристала к моему сыну тяжёлая болезнь – золотуха, за что его и освободили от воинской службы. Прошло какое-то время – вроде стал выздоравливать, да случилась новая беда – началась вот эта война.
Однажды, где-то в конце августа 1942 года со стороны станицы Гостагаевской прибыли к нам отступающие красноармейцы. Были они крайне уставшими, измождёнными, было немало раненых, но один из них, кажись их командир, и впрямь был совсем плох. Они очень спешили, взяв с собой на помощь и моего сына Виктора, обещав вскорости что-нибудь сообщить о себе. Где же теперь он, мой сыночек? Небось, сам Господь Бог только знает об этом? Времена-то вон какие! Ведь и голову-то потерять недолго.
Прервав свой рассказ, наша хозяйка не спеша досыпала в наши, давно опустевшие чашки, ещё немного отварной фасоли и вновь продолжила своё необычное повествование:
– Ушли, значит, наши красноармейцы, оставив своего командира на догляд, но прошло с тех пор уже немало времени, а вестей-то от них всё нет и нет – вот оно моё горе-то! Сколько ни пыталась я помочь этому раненому командиру – и припарками, и всевозможными лесными носителями – ничего не помогло, так и помер он вскорости на моих-то руках.
Мы были очень взволнованы столь необычным рассказом этой старой женщины и вместе с ней, с горечью в сердце, искренне переживали смерть этого неизвестного героя.
– Матрёна Игнатьевна, как хоть фамилия этого командира? Да и откуда он хоть родом? – поспешили мы прервать её взволнованный рассказ.
– Знаю только, что звали его Васей, а фамилию-то никак не припомню, потому что их новый командир взял его документы с собой, сказав, что не хочет их оставлять врагу, если вдруг чего-либо случиться с ним. Но оружие всё же ему оставил. Вон, смотрите.
Мы невольно бросили свой взгляд на почерневший от времени боковой пристенок, где висел короткоствольный кавалерийский карабин с подсумком. Интерес к судьбе этого красного командира всё же заставил нас вновь обратиться к нашей хозяйке:
– Нам бы всё же хотелось узнать, уважаемая Матрёна Игнатьевна, куда же Вы его дели? Где его могила?
– Куда? Да вон там! – она медленно, с трудом поднялась из-за стола, вышла за калитку и, показав нам своей рукой, тихо дополнила,- Видите, на краю оврага стоит старый дуб? Так он там, под ним. Трудно было одной предать его матушке-земле, а помочь-то было не кому. Видите мою покалеченную правую ногу, – продолжила она, – и всё это из-за моего бывшего непутёвого бычка. А без ноги-то, сами знаете, дело никудышное! Выживу ли я в это военное лихолетье? Даже и не знаю.
Скупые слёзы отчаяния навернулись на глаза этой пожилой женщины. После всего этого нам было просто стыдно и совестно говорить ей о цели нашего визита, но сама жизнь и всё окружающее требовало от нас какого-то конкретного решения.
Попросив разрешения у хозяйки дома, мы осторожно присели на петашки её маленькой хаты. Как и повсюду водится, для общего приличия, на прощанье завели разговор о том, да о сём, попутно сообщив ей, откуда мы. Надо понять и её – она давно уже не общалась ни с кем, поэтому слушала нас с большим воодушевлением. Наконец, мой брат Григорий всё же решился и издалека повёл разговор о цели нашего вынужденного путешествия, на что старушка отнеслась с полным пониманием:
– Ну да что же, коль такая беда приключилась, постараюсь чем-нибудь помочь Вам. Сейчас такое может случиться с каждым. Вот намеднись были у нас красноармейцы, поди ж, вроде военные, вроде бы всё должно быть у них, а вот с пропитанием-то и у них слабовато. Так что сейчас везде трудно.
Она ещё раз пристально посмотрела на нас, словно желая ещё раз удостовериться в нашей добропорядочности, и тихо произнесла:
– Видите мою никудышную ногу, сама не смогу показать Вам наши дальние огороды, а Вам самим сподручней. – Бабушка Матрёна, расположившись как можно поудобней на своих петашках, повела свой рассказ о том, как проще добраться до её дальних участков, иногда помогая себе случайно попавшейся ей под руку веточкой, как удобней выбрать правильный путь. Даже и не верилось, что нам выпала столь большая удача, благодаря этой доброй бескорыстной женщине.
– Так вот, – не спеша начала она, – спуститесь в низину, затем мимо лесного молодняка, бузины и мелкого кустарника двинетесь на восток, вдоль небольшого ерока. После всего этого, пройдя с полверсты, увидите довольно широкий мостик. Перейдя его, поднимитесь по узкому пологому склону и, повернув налево, найдёте наши огороды. Что-то мы там убрали, чего-то не успели из-за этой военной неразберихи. Кому убирать-то? Моего сына Виктора забрали красноармейцы, а его жена Анна Филипповна не захотела остаться здесь в одиночестве и вернулась к себе домой, в хутор Малый Чекон. А что я одна сделаю? Видите мою негодную ногу? Так что идите, и вы не останетесь обиженными, да и я буду рада. – С искренностью в сердце произнесла она, вновь окидывая нас своим добрым взглядом.
Не успели мы и заметить, как быстро подкралась ночь, как никак, а сентябрьский день уже явно напоминал о себе. Хозяйка хутора, понимая наше положение, отвела нам место в крайней хатёнке, и мы, наконец, после столь долгого и утомительного пути с радостью и облегчением расположились на долгожданный отдых.
Не спалось. В голову лезли всякие невесёлые мысли: «Как же довести наше начатое дело до победного конца? Не всё так просто получается в столь тревожное время!»
Всё дальше и дальше уходили от нас грозные отзвуки сражений. Лишь где-то там, вдали, за стенкой нашей насторожившейся хаты, по-прежнему слышалось яростные артиллерийские раскаты да глухие бомбовые удары, продолжавшие освещать кроваво-красным отблеском дальние и ближние окрестности – рядом шла война!
Наконец, мы, словно провалившись куда-то, уснули крепким, непробудным сном. Так пролетела следующая ночь.
Не успел долгожданный рассвет ворваться к нам сквозь тусклые, подслеповатые оконца, как мы были уже на ногах. Время торопило нас. Но тревожное состояние по-прежнему не желало расставаться с нами.
Наконец, переступив порог гостеприимной хаты, мы вышли в сумрак наступающего утра, с единственной мыслью, как можно быстрее достичь долгожданного места, но неожиданно для нас, мы чуть было не столкнулись лицом к лицу с нашей хозяйкой Матрёной Игнатьевной.
– Это куда же вы собрались в эдакую рань? – неожиданно сердито произнесла она, загораживая нам путь, – любое доброе дело начинается с завтрака, а день-то вам сегодня предстоит нелёгким! – Она вновь вопросительно посмотрела нам в глаза.
– Не хотелось бы напрасно беспокоить Вас, наша добрая мать, мы и так премного благодарны Вам за всё, – искренне произнесла я, с ласковой добротой прижимая к себе сердобольную хозяйку. Но она была неумолима, и мы с братом Григорием, стесняясь в душе, всё же последовали за ней в её маленькую хату.
–Едва занимался рассвет, здесь же было слегка сумрачно. Но зато было тепло и уютно. Пламя масляной коптилки едва освещало половину её помещения – для нас это было вполне терпимо. Где-то там, в тёмном углу, едва виднелись иконы. Хозяйка, приглашая нас, низко поклонилась Святым Ликам, тихо прошептав свою молитву. Затем, усевшись за широкий деревянный стол, все мы не спеша принялись за скромную утреннюю трапезу.
В тот самый момент нам с братом показалось, что мы никогда не едали столь вкусной каши, хотя эта кукурузная мамалыга, почти всегда была нашей основной пищей – и это было в самом деле так!
Искренне поблагодарив нашу заботливую хозяйку, мы вышли на широкий двор с надеждой на то, что мы должны обязательно ещё раз встретиться с этой замечательной женщиной. Погода ожидалась хорошей, что очень подбодрило нас. Мы же, попрощавшись с нашей хозяйкой и миновав кое-какие разбросанные хозяйственные постройки, с поспешностью нырнули в низину широкого оврага, оставив за своей спиной этот гостеприимный двор.
Разгоняя сумрак, властно наступал утренний рассвет, но высокие кроны близлежащих деревьев, плотно сомкнув свои вершины, всё ещё стерегли остатки ночи.
Не успели мы ещё и шагу сделать, углубившись в лесную чащу, как услышали вдруг громкий окрик нашей бабушки Матрёны. Сначала впопыхах подумали мы, что ослышались. Но нет. Это действительно был её голос. Мигом выбравшись из чащобы леса, бегу к ней. Да, на краю оврага стоит наша хозяйка Матрёна Игнатьевна, опираясь на свою суковатую палку. Вижу, что она чем-то взволнована, спрашиваю:
– Что случилось?
– Да ничего не случилось. Совсем запамятовала я, возьмите, пожалуйста, эту штучку, она мне здесь совсем не нужна. Не дай Бог, явятся сюда эти вороги-полицаи, то наверняка мне несдобровать. Начнут ещё повсюду партизан искать, да и попалят весь мой двор.
Я стою и молча смотрю на неё. «В самом деле, она права. Эта винтовка ничего хорошего ей не принесёт, кроме беды», – подумала я и с пониманием взяла из её старческих рук святую реликвию недавно похороненного командира-красноармейца, ещё раз искренне поблагодарив эту настоящую кубанскую патриотку Матрёну Игнатьевну Коростылёву.
Шли молча. Не выходило из нашего сознания увиденное и услышанное. Иногда вдоль речки преграждали нам путь заболоченные места – мочари, и мы, с тем, чтобы не намокли наши кожаные постолы, с осторожностью обходили эти места, продираясь сквозь колючий кустарник. Наконец, решили всё же отдохнуть. Попив водицы из ручейка и присев под первым попавшимся деревом, Григорий осторожно снял со своего плеча драгоценный подарок Матрёны Игнатьевны – тускло блеснула в его руках воронёная сталь короткоствольного кавалерийского карабина. Осторожно откинув затвор, брат обнаружил в стволе винтовки боевой патрон. «Значит, она в самом деле была заряжена?» – подумала я.
– Смотри, Прасковья, ненароком не дёрни за этот вот курок, беды не оберёмся – или себя убьём, или выдадим себя врагу, – с назиданием произнёс Григорий.
Я и сама понимала это. Полюбовавшись подарком, мы взялись за увесистый брезентовый подсумок. Наконец, с трудом расстегнули широкий кожаный ремень, и мы ахнули от увиденного – смертоносные, жёлто-золотистые патроны, словно ожидая нашего приказа, осторожно смотрели на нас.
– Да, это здорово! – с восхищением произнёс брат. – С этим боезапасом можно наломать немало дров, если занять удобную позицию, да и чтоб глаз был верным.
Долго мы подсчитывали драгоценную находку. Ошибались, затем вновь принимались за дело. Наконец, пришли к единому мнению, что в этом солдатском подсумке было ровно 250 штук. Надо сказать, что вначале войны на каждого из пятерых солдат порой приходилась лишь одна винтовка, а у нас теперь с Гришей целое богатство.
И вновь мы двинулись на восток, по направлению, указанному нам бабушкой Матрёной. Надо сказать, что шли вдоль ручья недолго, где-то с полверсты. Вот и широкий дощатый переход через указанный ерок. Перейдя через него, внимательно осмотрелись – места-то для нас совершенно не знакомые, а заблудиться здесь, в этих лесных трущобах можно запросто! Затем стали медленно подниматься по узкому пологому склону. Густые, многолетние деревья, с уже осыпающейся листвой, плотной стеной окружали нас. Мы же с трудом поднимались по едва заметной щебёночной дороге, которая всё продолжала и продолжала подниматься вверх. Наконец, где-то там, вдали, средь редеющих деревьев брызнул яркий свет наступающего дня. Преодолев столь нелёгкий подъём, решили всё же определиться – где же мы вообще находимся? Но плотно обступающая лесная стена не давала нам этого сделать.
– Смотри, Гриша, – обращаюсь я к своему брату, – видишь, здесь две дороги: одна уходит прямо, а другая круто поворачивает налево. Не иначе, что она-то и ведёт нас туда, где участок Матрёны Игнатьевны.
– Наверное, так оно и есть, – буркнул про себя Григорий, вновь подправляя сползающий ремень своего карабина.
Пройдя небольшое расстояние, мы неожиданно очутились на краю лесной опушки.
– В самом деле, права была наша хозяйка, не обманула она нас, – с радостью произнёс брат Григорий, – видишь и огородный участок удобный и довольно просторный для этих лесных мест. Не иначе, как хозяин хутора лишь из-за этого и не стал корчевать землю вблизи своего хутора.
Выйдя на край лесной опушки и раздвинув мелкий кустарник, мы осторожно и внимательно осмотрелись по сторонам: «Время-то какое, мало ли что?» – подумали мы, слегка отступив шаг назад. Затем, ещё раз окинув широкий простор поляны, пришли к единому выводу, что здесь разработанной земли будет не менее как с полгектара. «Да, немало сил и здоровья сюда уложено», – подумалось нам, вновь окидывая взглядом эту пролитую потом землю. Невдалеке, за южной стороной, участок вновь завершался таким же пологим оврагом, плавно теряющим свои очертания в бесконечной уже желтеющей купели осеннего леса. Хотелось бы особо отметить, что земля здесь ухожена была с любовью. Не было видно обычного бурьяна и прочих огородных огрехов – всё было чисто. Повсюду виднелись аккуратные ряды огородных культур, но всё же большую часть драгоценного лесного участка занимала спасительная кукуруза. «И всё это не только добрые руки Анны Филипповны, жены Виктора, но и трудолюбивые руки нашей славной хозяйки Матрёны Игнатьевны», – подумалось нам.
– Дай-то Бог ей неиссякаемого здоровья, – искренне промолвила я, обращаясь к своему брату Григорию.
Откуда-то издалека налетел верховой ветер, слегка лаская кроны близлежащих деревьев.
Вдруг, неожиданно, совсем низко над нами, со свастиками на крыльях, словно ураган, с рёвом пронеслась эскадрилья вражеских штурмовиков. Мы невольно вздрогнули от этой страшной картины.
– Подумать только, сколько смерти несут эти сволочи невинным людям! Нет, никогда ещё зло не оставалось безнаказанным! – в сердцах произнёс Григорий, с болью в руках сжимая затвор своей винтовки. – Подождите, даром это Вам не пройдёт, и на нашей улице когда-нибудь будет праздник!
Шальной ветер, появившийся невесть откуда, вновь неожиданно всколыхнул густые кроны близлежащих деревьев.
Наконец, всё стихло. Ещё немного постояв и ничего не обнаружив подозрительного, мы осторожно покинули своё лесное убежище и с волнением вошли в кукурузные посадки.
Было видно, что её убирали в спешке – повсюду, тут и там на вершинах стеблей и под ногами виднелись оставленные початки, хотя мы хорошо знали им цену. Стараясь не шуметь пожухлой кукурузной бодылкой, мы тщательно собирали каждый початок, ибо в нём была наша жизнь!
Собрав кое-что на дорогу, мы почти что достигли южной кромки огородного участка, как вдруг, где-то там, в овражной низине неожиданно раздались чьи-то женские голоса, перешедшие затем в отчаянный крик. Мы оцепенели, когда послышался повторный женский крик. Сомнений быть не могло – там происходит что-то невероятное, даже, возможно, и трагическое. Словно подброшенные какой-то силой и напрочь бросив своё занятие, мы быстро кинулись туда:
– Смотри, Гриша, – говорю я, толкая ему в спину. – Там творится что-то неладное. Не дай Бог, могут и тебя убить, будь осторожней!
– Молчи, Прасковья, сам вижу. На всякий случай держись пока от меня подальше – нужно будет, позову! – Сам же, встав на колени и осторожно оттянув затвор, загнал боевой патрон в магазинник своего карабина.
Не теряя драгоценного времени, поспешно раздвигая кукурузную ботву, мы выскочили на край оврага и видим, как внизу между кустами, в месиве повсюду разбросанной кукурузы, происходит отчаянная борьба двух женщин с разъярённым, словно зверь, мужчиной. Его хмурый, тяжёлый взгляд явно говорил о том, что здесь нет надежды на пощаду. Видим, что одна из них уже ранена, и эта смертельная хватка вряд ли может кончиться добром для этих обречённых женщин.
События развивались столь стремительно, что само решение пришло к нам почти мгновенно: Гриша тщательно прицелился, боясь ненароком задеть женщин. И в последний момент, когда убийца уже нанёс нож над своей жертвой, прозвучал короткий выстрел. Вмиг обмякло безжизненное тело лесного бандита, и он без стона повалился на пожухлую осеннюю траву. Быстро перезарядив свой карабин, мы быстро отползли назад в кукурузу, не выпуская из своего поля зрения место происшедшей трагедии.
– Пока выходить повременим, Прасковья. Мало ли кто может явиться на эту шумиху, – тихо произнёс мой брат Григорий, – чуть что бежим на западный склон, где и лес гуще, да и кустарник выше.
Надо признаться, – продолжала Прасковья Николаевна, – на такой оборот дела мы и не рассчитывали, но что уж получилось, то и получилось. «Жаль, конечно, было этих несчастных женщин», – подумала я про себя, с осторожностью наблюдая за тем, что в этот момент происходило там, внизу.
Было видно, что наши незнакомки никак не могли отойти от всего того, что с ними только что произошло. Они, тихо всхлипывая, осторожно перевязывали друг другу незначительные раны своей рваной косынкой. Порой настороженно осматривались по сторонам – ведь такое случайное счастье не свалится откуда-то сверху.
Мы не имели права рисковать и были крайне осторожны, зная о том, что всякая беда приходит тогда, когда её совсем и не ждёшь! Мы были ограничены во времени, поэтому, уложив в котомки уже собранную кукурузу, могли спокойно исчезнуть в густых лесных зарослях, но в то же время бросить на произвол судьбы этих несчастных, раненых женщин, да ещё одних в лесу – было не в наших правилах!
Так рассуждали мы с братом, лёжа на краю кукурузного поля.
– Знаешь, Гриша, а звук твоего выстрела не очень-то был и силён, видишь какая густая листва. Признаюсь, я ожидала большего. Давай-ка скорее спустимся к ним вниз, ведь нам совершенно ждать некогда. – Уговаривала я своего брата. – Ты видишь, что врем-то уже за полдень, а у нас столько работы, да и кукурузные початки, что мы собрали, ещё не все шелушены. На всякий случай ты перезаряди-ка свою винтовку. – Гриша сам всё это понимал, и, наконец, всё же сдался.
Постоянно оглядываясь по сторонам, мы медленно спустились к месту недавней трагедии. Женщины же, собиравшие в кошёвки и сумки свою разбросанную в потасовке кукурузу, так были увлечены своим занятием, что даже не заметили нашего подхода к ним.
– Ну и молодцы. Так Вас, оказывается, можно взять и голыми руками! – с юмором произнёс мой брат Григорий, подходя вплотную к обескураженным подругам.
Оставив свои дела, они разом повернулись к нам. Одна из них, видно постарше, с трудом встав, медленно подошла к Григорию со словами:
– Не знаем, как и благодарить тебя. Не будь Вас в этот критический момент, нас наверняка не было бы на этом свете. – Она ещё ближе шагнула к нам и вновь виновато произнесла. – Ещё раз спасибо Вам огромное за Вашу неожиданную помощь, не иначе, как есть на этом свете Бог. – И она, отвернувшись от нас на миг, залилась горькими слезами.
Мы с Гришей искренне понимали их, и нам вовсе не хотелось бы недавно оказаться на их месте в этот светлый сентябрьский день! Мне было жаль этих людей, и по обычной женской привычке всё же я спросила:
– Как же вышла у Вас такая оказия?
Тут в разговор вмешалась женщина помоложе:
– Да как? Совсем просто. Мы здесь, под этими кустами, шелушили собранные кукурузные початки. Был бы хоть шорох какой-нибудь или шаги там какие. Так нет же, всё было тихо и спокойно. – Она мельком кинула свой взгляд на стоящего рядом Григория с винтовкой и вновь продолжала свой рассказ. – Значит, этот бандит, будь он проклят, вдруг напал на нас совершенно неожиданно, вон из-за этого куста, не иначе. Видно, он давно уж караулил нас, пока мы не перешелушим оставшиеся кукурузные початки. Не успели мы и опомниться, как он с ножом в руке оказался возле нас, угрожая и отнимая у нас наше добро. Кому это понравиться? Вот мы и стали вырывать из его рук наши, уже почти полные сумки.
Вижу, мой Григорий топчется на месте, желая как бы быстрее уйти на кукурузный участок. И я понимаю его, но коль уж я сама затронула этот вопрос, мне было бы крайне неудобно перед этими людьми, уйти от них, не дослушав их беду.
– Вот тут-то и началась вся эта потасовка, – торопливо продолжала молодая женщина, – видите, вся наша кропотливая работа на земле. Этот злодей хотел ударить мою старшую сестру, но, поскользнувшись на мокрой траве, упал навзничь, уронив свой нож.
Тут младшая сестра вновь остановилась, перевела дыхание и возвысила голос:
– Мы-то сразу и растерялись, чувствуем, что с этим верзилой нам двоим не справиться. В эти секунды моя сестра Надя, спохватившись, быстро откинула упавший нож подальше в кусты. Но не тут-то было – злодей, быстро вскочив, кинулся за своим ножом, а мы так и не определились, что же делать-то нам дальше? Остальное Вы сами всё видели. Не будь Вас в тот трагический для нас момент, наверняка нам был бы конец!
А время было уже давно за полдень, и мы прикинули, что до конца дня, возможно, мы кое-что ещё успеем сделать, а кое-что, наверняка, придётся оставить на завтра. Та же картина, по всей видимости, была и у наших новых соседей. «Поближе к вечеру мы наверняка вместе с ними направимся к нашей бабушке Матрёне на её одинокий хутор», – рассуждали мы с братом, принимаясь за брошенное дело.
Подбирали всё, что можно было подобрать, затем сортировали, шелушили драгоценные кукурузные початки, аккуратно укладывая всё это в свои поклажи и мешки.
Страница 2 Назад Вперед | |
